Восток - дело тонкое

Неслышно входит
Девочка-служанка
И в мыслях не хотел
Тебя обидеть
Малышка Е

Рубоко Шо

Я чужой в этом мире.
Я чужой, и нет на свете ни единого человека, кто знал хотя бы слово на языке моей души.
Я шагаю по пустынной степи и вижу ручьи, взбегающие, обгоняя друг друга, из глубины долины к горной вершине, вижу голые деревья – миг, и они одеваются зеленью, расцветают, плодоносят и сбрасывают листву, ветви их падают наземь и обращаются в пятнистых извивающихся змей. Вижу птиц, что взмывают в небо и стремглав летят вниз, поют и жалобно стенают, и вдруг, замерев, расправляют крылья и превращаются в нагих дев с распущенными волосами и стройными шеями. Из-под насурьмленных страстью век они призывно смотрят на меня, их алые, как роза, источающие медовый аромат уста улыбаются, они протягивают белые нежные руки, благоухающие миррой и ладаном; потом очертания их становятся зыбкими и они исчезают, как туман, но еще долго слышны отзвуки их насмешек надо мной.
Я чужой в этом мире.
Я поэт, я воспеваю стихами то, что жизнь пишет прозой, и пишу прозой то, что она слагает стихами. Потому-то я чужой и буду чужим до той поры, пока судьба не взыщет меня и не перенесет на родину.


Джебран Халиль Джебран
Поэт

Все то, что ушло,
отчуждается с каждым днем,
И то, что приходит,
роднее нам с каждым днем...

Шагнув за ворота
предместья, гляжу вперед
И только и вижу
холмы и надгробья в ряд.

А древних могилы
распаханы под поля,
Кипарисы и сосны
порублены на дрова.

И листья осин
здесь печальным ветром полны.
Шумит он, шумит,
убивая меня тоской.

Мне снова прийти бы
ко входу в родимый дом.
Я хочу возвратиться,
и нет предо мной дорог!

Из «Девятнадцати древних стихотворений»

Тонкими пальцами
Переломил
Прошлогодний тростник
Дрогнул бамбук занавески
В полуночной мгле


Рубоко Шо

СЭЙ-СЁНАГОН

Записки у изголовья

131. Однажды накануне седьмого дня.

Однажды накануне седьмого дня Нового года, когда вкушают семь трав, явились ко мне сельчане с охапками диких растений в руках. Воцарилась шумная суматоха.
Деревенские ребятишки принесли цветы, каких я сроду не видела.
— Как они зовутся? — спросила я.
Но дети молчали.
— Ну? — сказала я.
Дети только переглядывались.
— Это миминакуса` *(1) — «безухий цветок», — наконец ответил один из них.
— Меткое название! В самом деле, у этих дичков такой вид, будто они глухие! — засмеялась я.
Ребятишки принесли также очень красивые хризантемы «я слышу» *(2), и мне пришло в голову стихотворение:

Хоть за ухо тереби!
«Безухие» не отзовутся
Цветы миминакуса.
Но, к счастью, нашелся меж них
Цветок хризантемы — «я слышу».

Хотелось мне прочесть детям эти стихи, но они ведь опять ничего бы не взяли в толк.




*(1) Миминакуса` — ясколка.
*(2) …хризантемы «я слышу»… — По-японски «хризантема» (ки`ку) и «слышу» — омонимы.

В постель в одеждах
Лягу зимним вечером.
Но согреться мне
Трудно, все слушаю песнь
Сверчка под половицей.

Фудзивара-но Ёсицунэ
(1169-1206)

Три сестры и Судьба

притча

Жили-были три сестры. Одна была ленивой-преленивой. Вторая – злой-презлой. А третья – и умница, и красавица, и рукодельница, любо-дорого смотреть.

Однажды утром остановилась телега у их ворот. Сестры вышли посмотреть, кто приехал. На телеге сидела незнакомая пожилая женщина.
– Кто ты? – спросили они.
– Я – Судьба. Пришло время выходить вам замуж.
Посадила их Судьба на телегу и повезла выдавать замуж.

Заехали они в первую деревню. Видят, в поле парень пашет и в руках у него любое дело спорится. Если нужно что-нибудь починить или построить – все к нему бегут.
– Вот этот – твой, – говорит Судьба первой из сестер, ленивой.
Высадили сестру и поехали дальше.

Заехали в следующую деревню. Там парень живет такой, что никому в помощи не откажет. Добр ко всем. Нарадоваться на него народ не может, такой молодец.
– Вот этот – твой, – говорит Судьба второй из сестер, злой.
Высадили сестру и поехали дальше.

Заехали в третью деревню. У последнего дома, в грязи, у самой старой развалюхи, лежит пьяный. Остановила Судьба телегу и говорит:
– Этот – твой.
– Да на кой он мне?! – взмолилась третья сестра. – Вон ты сестрам каких молодцов нашла, а мне такого непутевого жениха даешь! Я же вот и добрая, и хорошая, и рукодельница.
– Твои непутевые сестры теперь не пропадут, – ответила Судьба и, вздохнув, добавила: – Но этот пропадет без тебя!

Хадисы о физическом насилии

Особое внимание уделял Посланник Аллаха ﷺ вопросу насилия над женщинами и физических взаимоотношений: по его словам, мужчинам не следует уподобляться тем, кто сначала бьет жен своих подобно рабам, а затем могут прийти и лечь с ними в постель – эти его слова приводятся в хадисе, рассказанном Абдуллой бин Зам‘а, переданном Муслимом и Бухари.

В хадисе от Табарани передается о том, что аль-Микдад ибн Ма‘дикариб слышал, как Пророк ﷺ встал среди людей, восхвалил Аллаха и сказал трижды: «Поистине, Аллах завещает вам относиться к женщинам хорошо! Поистине, они – ваши матери, ваши дочери, ваши сестры, ваши тети. Поистине, человек из числа людей Писания женился на женщине, проявляя к ней терпение, (и никогда не бил её, оставляя следа на теле). И они умирали в старости, питая любовь друг к другу».

Когда Посланнику Аллаха ﷺ задали вопрос, какие следует мусульманам соблюдать права женщин, Мухаммад ﷺ ответил так: «Если сам ешь, то накорми и ее, если себе покупаешь одежду, то купи и ей. Ты не должен бить ее по лицу, ты не должен проклинать ее и не должен оставлять ее, кроме как в доме»
(со слов Муавии ибн Хейда передал Абу Дауд).

После того, как по окончании сражения стали находить тела убитых детей и женщин, Посланник Аллаха ﷺ запретил убивать детей и женщин – об этом рассказывал ибн Умар в хадисе, который передал аль-Байхаки.

Над восточной рекой

Боясь расплескать, проношу головную боль
в сером свете зимнего полдня вдоль
оловянной реки, уносящей грязь к океану,
разделившему нас с тем размахом, который глаз
убеждает в мелочных свойствах масс.
Как заметил гном великану.
В на попа поставленном царстве, где мощь крупиц
выражается дробью подметок и взглядом ниц,
испытующим прочность гравия в Новом Свете,
все, что помнит твердое тело pro
vita sua — чужого бедра тепло
да сухой букет на буфете.
Автостадо гремит; и глотает свой кислород,
схожий с локтем на вкус, углекислый рот;
свет лежит на зрачке, точно пыль на свечном огарке.
Голова болит, голова болит.
Ветер волосы шевелит
на больной голове моей в буром парке.

Иосиф Бродский

Иные из нас подобны чернилам, другие – бумаге.
Когда бы не чернота одних, другие бы немотствовали.
И когда бы не белизна одних, другие были бы слепы.

Ты слеп, а я глух и нем,
так давай же возьмемся за руки
и постараемся понять друг друга.

Дай мне слух – и я дам тебе голос.

Ты пьешь вино, чтобы опьянеть,
а я пью его, чтобы прогнать хмель другого вина.

Половина из того, что я говорю, – бессмыслица,
но я говорю это затем,
чтобы другая половина дошла до тебя.


Мы с тобою, друг, останемся чуждыми жизни,
И друг другу, и каждый самому себе
До того дня, когда ты заговоришь и я, услышав тебя,
Подумаю, что это мой собственный голос;
И когда я встану перед тобой,
Считая, что стою перед зеркалом.

Джебран Халиль Джебран
из книги
Песок и пена

Дикий гусь кричит
Жалобно в силках.
Бьюсь в плену любовном,
Словно в западне.
Дичи не поймав,
Как я без добычи
К матери вернусь?
Что отвечу ей?
Я сетей не ставила сегодня:
Я сама в сетях его любви.

Поэзия Древнего Египта
перевод Анны Ахматовой

Легко может статься, что человек, не раз испытавший среди Природы чувство всеобщей гармонии, подумает, что это и есть то, о чем я говорю. О, нет. Прорыв космического сознания – событие колоссального субъективного значения, каких в жизни одного человека может быть весьма ограниченное число. Оно приходит внезапно. Это – не настроение, не наслаждение, не счастье, это даже не потрясающая радость, – это нечто большее. Потрясающее действие будет оказывать не оно само, а скорее воспоминание о нем; само же оно исполнено такого блаженства, что правильнее говорить в связи с ним не о потрясении, а о просветлении.

Состояние это заключается в том, что Вселенная – не Земля только, а именно Вселенная – открывается как бы в своем высшем плане, в той божественной духовности, которая ее пронизывает и объемлет, снимая все мучительные вопросы о страдании, борьбе и зле.

Даниил Андреев
Роза мира

Так трудно было мне и так душой устал,
Что в тягость был мне мир пустой и бренный,
Но появилась ты —
И он желанным стал,
И жалко мне расстаться со вселенной!

Сайгё

Один старый мужчина переехал жить к своему сыну, невестке и четырехлетнему внуку.

Его руки дрожали, глаза плохо видели, походка была ковыляющей.

Семья ела вместе за одним столом, но старые, трясущиеся дедушкины руки и слабое зрение затрудняли этот процесс. Горошины сыпались с ложки на пол, когда он зажимал в руках стакан, молоко проливалось на скатерть.

Сын и невестка стали все больше раздражаться из-за этого.

— Мы должны что-то предпринять, — сказал сын.

— С меня достаточно того, как он шумно ест, пролитого им молока, и рассыпанной пищи на полу.

Муж и жена решили поставить отдельный маленький столик в углу комнаты. Там дедушка стал есть в одиночестве, в то время как остальные члены семьи наслаждались обедом. После того, как дедушка дважды разбивал тарелки, ему стали подавать еду в деревянной миске. Когда кто-то из семьи мельком взглядывал на дедушку, иногда у него были слезы в глазах, потому что он был совсем один. С тех пор единственными словами, которые он слышал в свой адрес, были колкие замечания, когда он ронял вилку или рассыпал пищу.

Четырехлетний мальчик наблюдал за всем молча. Однажды вечером, перед ужином, отец заметил его играющим с деревянной щепкой на полу. Он ласково спросил малыша:

— Чем ты занимаешься?

Так же доверчиво мальчик ответил:

— Я делаю маленькую миску для тебя и мамы, из которой вы будете кушать, когда я вырасту.

Мальчик улыбнулся и продолжил работать. Эти слова так ошеломили родителей, что они потеряли дар речи.

Потом слезы заструились на их лицах. И хотя ни одного слова не было произнесено, оба знали, что надо сделать.

В тот вечер муж подошел к дедушке, взял за руку и нежно проводил его обратно к семейному столу. Все оставшиеся дни он ел вместе с семьей. И почему-то ни муж ни жена больше не беспокоились, когда падала вилка, разливалось молоко или пачкалась скатерть.

Из книги «Весны и осени Люя»

Когда по пути из Чэнь в Цай бедствия обрушились на Конфуция, он не мог съесть даже и простой похлебки из лебеды, семь дней не держал во рту ни единого зернышка и среди бела дня спал от слабости.

Его ученик Янь Хуэй с трудом раздобыл рису и начал варить его. Когда рис был уже почти сварен, Конфуций открыл глаза и вдруг увидел, что Янь Хуэй выхватил что-то из котла и съел. Конфуций притворился, что ничего не видит.

Немного погодя рис был готов, и Янь Хуэй попроспл Конфуция его отведать. Поднявшись на ноги, Конфуций сказал:

— Нынче видел во сне покойного отца, но принести жертву его душе можно, лишь если пища чиста.

— Увы, это невозможно! — ответил ему Янь Хуэй.— Только что в котел упал уголек, и ваш ученик достал и съел его, чтобы устранить недоброе предзнаменование!

И Конфуций, вздохнув, произнесз

— Мы доверяем своим глазам — но и им нельзя верить; мы полагаемся на свое сердце — но и на него не стоит полагаться. Запомните же, ученики: поистине нелегко познать человека!

Булочка

притча


Муж и жена прожили вместе 30 лет. В день 30-летия совместной жизни жена, как обычно, испекла булку — она пекла ее каждое утро, это было традицией. За завтраком она разрезала ее поперек, намазала маслом обе части и, как обычно, подает мужу верхнюю часть, но на полпути рука ее остановилась…

Она подумала: «В день нашего тридцатилетия я хочу сама съесть эту румяную часть булочки; я о ней мечтала 30 лет. В конце концов, я 30 лет была примерной женой, я вырастила ему прекрасных сыновей, была верной и хорошей любовницей, вела хозяйство, столько сил и здоровья положила на нашу семью».

Приняв это решение, она подает нижнюю часть булочки мужу, а у самой рука дрожит — нарушение 30-летней традиции! А муж, взяв булочку, сказал ей:

— Какой неоценимый подарок ты мне сделала сегодня, любимая! 30 лет я не ел свою любимую, нижнюю часть булочки, потому что считал, что она по праву принадлежит тебе.

Октябрь


Золото солнца - что риса посевы,

Рис - точно злато небесного круга.



Ноны из пальмовых листьев

Белым цветом усеяли поле.



Парень снопы за плечи закинул,

Грудь круглится от силы-натуги.



Мост, точно девичий пояс,

Над речным перекинут привольем.


Нго Ван Фу, "Облака и хлопок"
(перевод Юлии Мининой)



прим.: нон - конусовидная крестьянская шляпа

Японский художник Hasui Kawase
(1883-1957).

Часть 1.



Японский художник Хасуи Кавасэ (Hasui Kawase, 18 мая 1883 — 7 ноября 1957) — один из наиболее значительных мастеров-гравёров в движении шин-ханга. Ещё при жизни художника, в 1956 году, его творчество было объявлено национальным достоянием Японии.






Хасуи Кавасэ родился в Токио в купеческой семье. С юности он мечтал о художественной карьере, но его родители настаивали, чтобы он продолжал семейное дело. Тем не менее, с ранних лет Хасуи учился рисовать в западном стиле.





Его первым учителем был Сабуросуке Окада, который учил его акварели и масляной живописи. Конфликт с родителями был решен, когда его сестра вышла замуж за сотрудника магазина и взяла на себя деловые обязанности.






В возрасте 26 лет Кавасэ пытался поступить на обучение в студию Киёката Кабураги, — художника, работавшего в традиционном японском стиле. Но Кабураги счел Хасуи слишком возрастным студентом и отверг его.






Два года спустя Кавасэ всё-таки добился своего и был окончательно принят. Здесь Кавасэ изучал укиё-э и японский стиль живописи. Вскоре Киёката распознал в своем ученике выдающийся талант и представил его издателю Ватанабе Шодзабуро. В дальнейшем их сотрудничество длилось до последних лет жизни Хасуи Кавасэ.

Японский художник Hasui Kawase
(1883-1957).

Часть 2.



Ватанабе был инициатором и движущей силой художественного движения шин-ханга. Когда традиционные гравюры укиё-э были близки к вымиранию, он собрал вокруг себя несколько голодных, но талантливых художников, и давал им заказы на создание гравюр. Идеей Ватанабе было заинтересовать необычными гравюрами любителей искусства.






В то время, в начале 20 века, традиционное японское укиё-э повсеместно вытеснялось новым видом искусства — фотографией. За период между 1918 и 1923 годами Кавасэ Хасуи создал более ста гравюр. Все они были опубликованы Ватанабе.




Затем случилось страшное. 1 сентября 1923 года Япония была поражена одним из самых разрушительных землетрясений в мировой истории. Несколько сотен тысяч человек погибло из-за Великого землетрясения Канто и в результате пожаров, которые бушевали в течение нескольких дней. Центр землетрясения находился в районе Токио и Йокогамы, почти полностью разрушив эти города.






Типография Ватанабэ была полностью уничтожена пожаром вместе со всеми печатными формами Кавасэ. Кроме того, был разрушен дом художника и вместе с ним были уничтожены все его альбомы. Кавасэ и Ватанабе пришлось всё начинать с нуля. С тех пор за свою жизнь Кавасэ сооздало более 400 уникальных ксилографических клише для Ватанабе.






Хасуи Кавасэ был маленьким, близоруким человеком, вынужденным носить толстые очки. Для того, чтобы набросать детали, он был вынужден близко подходить к объекту.
Его жизнь путешественника (он постоянно находился в дороге в поиске новых живых видов для его пейзажей) отнимала много денег и сил, так что художник так никогда и не разбогател, хотя ему и хватало на жизнь.
Он дважды терял свой дом. Помимо землетрясения 1923 года, ещё и после воздушных бомбардировок Токио во время второй мировой войны.



Кавасэ был мастером в изображении пейзажей и ландшафтов и как никто другой умел передавать рисунком настроение. Будучи близоруким, Хасуи был вынужден подходить как можно ближе к интересующему его объекту, чтобы изобразить его в деталях.






В 1956 году японское правительство назвало Кавасэ Живым сокровищем нации, что было одной из наивысших почестей для художника в послевоенной Японии.
Хасуи скончался всего через год после этой награды, ему было 74 года.
В конце своей жизни он создал свыше 600 экземпляров пейзажей и городских видов, а последнее произведение закончил буквально на больничной койке, куда завёл его рак…